Щекой ложусь на твоё плечо: ну, где у тебя болит? Мне не нужно читать твои мысли, уметь делать куклы вуду, Чтобы понять - тень твоей невыстраданной любви Преследует нас повсюду.
Ты не называешь других имён, не путаешь адреса, Исправно помнишь все наши даты и строишь планы. Но замираешь так... У нас похожие голоса? И закрываешься в тёмной ванной.
Ты говоришь абсолютно искренне о любви, И мы дурачимся зачастую подобно детям. Но иногда ты сжимаешь мне губы словами "не уходи", Вдыхая запах волос как ветер.
Я не прошу откровений. Я чувствую эту грусть - Спазмом сжимается грудь и тяжесть сгибает плечи. Я не оставлю тебя, я от тебя не отвернусь... Ты только верь мне, что время лечит.
Ты улыбаешься мне так нежно и так тепло, Но не бросаешь курить с прежней жадностью и надрывом. Я обещаю тебе, что всё будет хорошо. А ты смеёшься: "Какой я с тобой счастливый".
Я, как бурлак на Волге, молча тяну на тросе месяц, тоскливый, волглый, нашу восьмую осень, мёртвое пиво в баре, дождик, что неуёмен, листья – почти гербарий, селезня в водоёме…
Листья сметает дворник. Пахнет не прелью – гарью. Вспомнился «Овод» Войнич: «Вы же всю жизнь мне лгали, вы же мне лгали, падре…». Не опускаю планку. Я не умею падать. Я не умею плакать.
Миф о любви и долге волком ночным провоешь… Я – как бурлак на Волге или как Овод Войнич. …Утро. Омлет с беконом. Порция никотина. Я уже так спокойна – даже самой противно…
В переполненном городе прочно сидит одиночество - Правит душами, в пальцах его умирают мгновения, Но среди бесконечно убогого, страшного зодчества Я храню от тоски снизошедшее в сердце спасение. Возвращаюсь домой без отчаянья, просто свободная, Не к семейным лишениям, спорам и сварам, как прочие, А к собачьему сердцу из чистого, нежного золота, К этим умным глазам, в коих часто сквозит многоточие. Понимание, верность, родство - здесь достаточно символов, Слишком много театра и масок, игры и предательства, Слишком сложно быть честным под лживым затасканным вымпелом… Лишь одно так естественно данное мной обязательство - Обязательство просто любить, в мире грязном и гадостном, От щенячьего писка до вздоха и взгляда последнего Этот странный народ, бескорыстно одаренный радостью, Чья дорога судьбы никогда не проходит бесследною. Я зароюсь в шерсть носом, сомкну на мгновенье ресницы, Дышит рядом размеренно, снами укутанный, бок. Вдруг покажется - детство способно еще возвратиться, И, возможно, что где-то на свете есть праведный бог…
Словно курица на яйца ночь на землю опустилась.. Баю-баю, спи, хозяин... Спи, а я тебе повою. Перестань курить и думать, ляг на мягкую подстилку, Не смотри на дно стакана, это зеркало – кривое.
Я отлично понимаю, нам, собакам, жить попроще (А особенно домашним, небольшим и не в Корее). Разве трудно, тапки в зубы (чем вам пёс не гардеробщик?!)? Облизать лицо и руки? Ради Бога! Не упреем.
Ну, немного жмёт ошейник и не каждый день колбаска, Поводок не очень длинный и нельзя пописать нА пол, Блохи сильно докучают и почаще бы на вязку... Ну, слегка обидны «фасы» и «аппорты» и «дай лапу»...
Человеческий ошейник тяжелее и теснее, Поводков коротких - сотни, каждый выдох - по закону (столько выдумать уставов не сумел бы и во сне я!..). Разве может быть счастливой жизнь без Бога, но с иконой?
Всё равно грызня повсюду, по-мышиному, подпольно. Прав Шекспир: весь мир – театр... Но, Кабуки, ТЮЗ, Ла-Скала.. Где вы, люди, научились улыбаясь делать больно? Лучше честно скалить зубы, чем укромно душу скалить.
Не дури, ложись, хозяин! Люли-люли, засыпай же! Или... хочешь, погуляем? Видишь, звёзды небо крестят! В сон не спрячешься от яви... Сны, порой, ничуть не слаже. Если ты заснуть не можешь, то давай повоем вместе.
"Я теперь уже другая, но всё кажется, что та же..." Н.Ямакова
...а в клубе, на экране, дивный сон, восторг с тоскою - бьют по детским нервам, там девочка выходит на балкон, чтоб встретиться с единственным и первым... когда ладонь в ладонь, глаза в глаза, и тайна сердца высмотрена Богом, ревёшь и шепчешь: так нельзя,нельзя, они не могут умереть, не могут... сеанс два раза в день, бежала вновь: смотрела и сбивалось с нот дыханье... и целую неделю шла любовь, покуда не ушёл в запой механик... ...в прихожей раскрылился новый зонт, надвинулся на дверь чернильным мраком, закончился - к херам! - евроремонт, и новый муж зовёт их связку браком... за стенами шумит дешёвый мир, хитами распродаж - чужое счастье, особо ненавидимый Шекспир - готовность всё - долдонит ежечасно... ...коньяк окрасит бледный-бледный цвет твоих ланит, и строчка ближе к цели... о, сколько же невыросших Джульет и столько же неумерших Офелий живёт в тебе, за каждой запятой, то имя, то лицо, то просто фраза... напишешь под итоговой чертой: ни разу не была собой, ни разу...
Его жена была по духу скульптор. Неплохо. Есть ведь даже жёны-пилы. Она-то нет! Но каждым божьим утром она его по-своему лепила. И лишнее всё время отсекала. Уверена была: не сделать хуже. И как тесал полено Папа Карло, вот так она обтёсывала мужа.
А он считал, что это всё притирка, что ничего, что значит, так и надо… Но взял и полюбил артистку цирка, которая ходила по канату. Когда он к ней пробрался за кулисы, не замышляя глупого и злого, так осветились у обоих лица, что улыбнулся грустно мудрый клоун. И началось и, кончиться не в силах, поехало-пошло с той самой даты. А дома всё жена его лепила, упорно улучшая результаты.
Но как-то раз она сказала мужу, в какую-то тяжёлую минуту: «Молчишь? Ну, что ж, молчи. Кому ты нужен?!» И он спросил: «А вдруг сгожусь кому-то?», прервав их спор – не слишком важный, старый. И, не назвав причины и мотива, вдруг вышел вон, на тумбочке оставив комплект ключей от дачи и квартиры.
Когда сжимая цепкой лапой мозг и горло, кошмары снятся, а потом вы их не помните, ищите женщину – чтоб пот со лба вам стёрла и посидела с вами рядом в тёмной комнате.
Когда обрыдло всё вокруг, к парадной скатерти стремятся руки, чтоб стянуть и всё посыпалось, ищите женщину, чтоб злость свою сорвать на ней, такую дуру, чтоб терпела и не рыпалась.
Когда не клеются дела и иже с ними, и от усталости зрачки пусты и сужены, ищите женщину – и вас она обнимет, и объяснит, что кроме вас, никто не нужен ей.
На одиночество жаловаться грешно На одиночество жаловаться грешно: Это не травма, не опухоль, не киста. "Кто-то появится",- всех уверяешь, но Чувствуешь, что устал.
Стыдно немного за общий упадок сил. В шейном отделе слегка заедает винт. "Ждёте Кого-то?"- и Кто бы там ни спросил, Делаешь бравый вид...
Хочешь быть нужным, заботиться и дарить... Но, говорят, ты навязчивый [за глаза]. И, очищая от кожицы мандарин, Хочешь не навязать...
Ищешь Кого-то, Кого-то всё время ждешь. Сам обвинитель... и сам себе адвокат. Летом под солнцем, а осенью под дождем Учишься привыкать.
Изобретаешь новый велосипед, Знак ДНК расплетаешь на две кривых. Хочешь Кому-то отдать, но берешь себе -
Мужчина, который... Мужчина, который мне вовсе не нужен, Готовит заботливо завтрак и ужин, Неверно толкует мой взгляд молчаливый, Считая себя неприлично счастливым, И даже везучим - ни много ни мало, И, трогательно подоткнув одеяло, Собой согревает в бетонной коробке, И каждую ночь прижимается робко К груди, где мое непослушное бьется О том, кто ко мне никогда не вернется.
Андрей Козловский - Нам хватит Нет холода в доме, пока есть вода и заварка, Пока для гостей ни того, ни другого не жалко. Копи - ни копи - все равно не успеешь потратить. Нам хватит.
Отведав вина, не считать на лозе виноградин. Смотреть на огонь просто так, не чего-то там ради. Подальше от тех, о которых забудем, как звать их. Нам хватит.
И все мы поймем, помогая подняться уставшим, Так что там кроить и делиться на "наших" и "ваших", Пускай по счетам ничего нам никто не заплатит. Нам хватит.
Нам хватит всего, нам всего понемногу досталось, Еще бы хоть самую малость, но - лень да усталость... - О чем промолчим на последнем, на главном закате? Нам хватит. Нам хватит.
Кто-то уходит раньше, кто-то уходит позже. Пауза. Остановка. Выход. Вернуть нельзя. И оставляет каждый то, что всего дороже. Ленту воспоминаний. Избранное. Друзья. Кто-то уйдёт под утро. Кто-то уйдёт под вечер. Кто-то сотрёт все письма. Кто-то - все адреса. И сообщит спокойно наш интернет- диспетчер, Что удалён аккаунт. Чистая полоса. Ни написать, ни крикнуть. Горло передавили Фразы, что не сказали. Медленно гаснет свет. В наших закрытых файлах те, кого мы любили. Те, кто уже не слышит. Те, кого больше нет..
Строки стынут кроподтеками На губах, что огнем иссушены. Люди, пряча глаза за стеклами, Напряженно меня не слушают. Злое, честное безразличие - На черта им мои истерики?.. Им машину бы поприличнее Без метафор и эзотерики, Им, влюбленным в пельмени с кетчупом, Что мои словеса воздушные? Мне понятно ведь это вечное Ироничное равнодушие! Они дышат дымком и сплетнями, В их бутылочках пиво пенится, Что им я, семнадцатилетняя Многоумная проповедница?.. Они смотрят, слегка злорадствуя, По-отцовски кривясь ухмылками: "Подрасти сперва, моя страстная, Чай, и мы были шибко пылкими!" Я ломаю им представления - Их дочурки дебильнолицые Не над новым дрожат Пелевиным, А флиртуют с ночной милицией. Я же бьюсь, чтобы стали лучшими Краски образов, чтоб - не блеклыми, Но...Ты тоже меня не слушаешь, Флегматично бликуя стеклами... В.Полозкова
ну и как объяснить, что порой очень трудно дышать? и что ночью истошно, как маленькой, хочется плакать. от того, что чертовски устала. устала терять и что нет больше сил и желания все это прятать. что живу и дышу, улыбаюсь, но все через боль. и как дура, реву, вспоминая потери. что меня не спасают друзья, никотин, алкоголь, что устала стучаться в закрытые наглухо двери.
ну и как мне простить тех, которые клялись беречь, и любить, и ценить. а потом уходили бесследно. я потом их пыталась искать среди тысячи плеч. и носила в себе эту боль, чтоб не знали, как скверно.
по утрам просыпаться, не зная, зачем новый день. это жутко — с утра наливать чай в одну только кружку. или кофе. неважно. совсем никаких перемен. и никто — ни звонком, ни письмом — тишину не нарушит.
ну и как объяснить это все? этот страх. эту боль. когда душу другим, а они так бессовестно — в клочья. я не знаю, за что так меня наказала любовь. я устала от боли. я, правда, хочу счастья. очень.
Я скучаю по тебе: листьями... тихим шёпотом морей Беринга... акварелью - по холсту с кистями... старой лодкой - по песку берега... Отраженье в зеркалах... - странно, но неизвестная мне в них женщина, что скучает по тебе - ядерно!.. Как волчица под луной - бешено!.. Я скучаю - словно взрыв пламенный! Я дышу тобой, как зной свежестью. Я скучаю, как птенец раненый, окрыленная твоей нежностью... От разлуки потеряв голову - так безбожно и, тот час, набожно!.. Я скучаю, не ища повода, и иду к тебе во снах радужных... В равнодушии огней города - я сгораю каждый день заживо!.. Я скучаю. Без тебя холодно каждой родинке плеча каждого... Алена Васильченко.
Продолжаю расписывать ручку Милые девочки носят чулки и платьица, Нежно мурчат тихонько смешные песенки. Как им узнать, что болью за всё расплатятся, Если они не знали жестокого прессинга
Со стороны всех "добреньких", "мудрых", "опытных", Знающих чётко, какая жизнь будет правильной? Тихие девочки слушают их безропотно, Смирно живут по заветам, что им оставили.
Нежные девочки смотрят всегда восторженно И улыбаются ярко, светло и ласково. Им не узнать, что живут они в огороженном Тесном мирке, не схожем с волшебною сказкою.
Впрочем, они же правильные - до ужаса, Думают, как дозволено и положено: Словно стрекозы, в танце последнем кружатся, Томно вздыхают принцессами на горошине.
Делаю вид, что верю в своё бесправие, Следом иду за нежными тихими сестрами. Я притворяюсь хорошей и милой - правильной, Но проверяю, насколько все когти острые.
Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом. Я веду, и я сроду не был никем ведом. По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом. Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд, Дети ходят туда купаться, но чаще врут, Что купаться; я видел все – Сингапур, Бейрут, От исландских фьордов до сомалийских руд, Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит, Джип с водителем, из колонок поет Эдит, Скидка тридцать процентов в любимом баре, Но наливают всегда в кредит, А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам, Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам, Ядерный могильник, водой затопленный котлован, Подчиненных, как кегли, считаю по головам – Но вот если слова – это тоже деньги, То ты мне не по словам».
«Моя девочка, ты красивая, как банши. Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши, Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши. Никакой души ведь не хватит, Усталой моей души».