[Ё-моё]

Господи... Боже...
Дело совсем не в осени, мой хороший..
Нервно немеют пальцы и тоньше кожа.
Ты, как ребенок, прячешь в карман ладоши..
Господи, Боже..
Гордо расправишь плечи - ну,что же, здравствуй!
Голос, тебя дробящий - всего лишь голос?
В каждой её морщинке хранится тайна..
Господи, Боже..
Молча ныряешь в синюю заводь взгляда,
Омут хранит сокровища подороже.
Там моряка утянут на дно русалки..
Господи, Боже..
Выплывешь позже, и в этом твоё спасенье.
Тихий и жалкий, но став несомненно строже.
В каждую вену она проникает тенью..
Господи, Боже..
Хрупкость запястий, застывшая нежность в лицах..
Дело совсем не в осени, мой хороший.
Просто она уткнется в твою ключицу,
самым счастливым вздохом - спасибо, Боже..
© Пусть Буду


Не обещай
ты обещал не делать выбор за двоих,
но все решил - в угоду совести ли, страху -
какая разница? Расстрельную рубаху
Душа набрасывает на последний стих.
"Ты обещал" - звучит смешно, но это так -
ты обещал, что не отдашь в чужие руки,
что мы все выдержим, раз выжили в разлуке,
но говоришь теперь: - Устал, не обессудь...
И я молчу на выбор, сделанный не мной.
Какая разница - виновны или правы?
На мушке времени, в предчувствии расправы,
Стою бескрылой, обреченной и земной,
безвдохновенной, горем траченной извне,
увечным ангелом разрушенного рая.
И если даже ты поймешь - я умираю -
не
обещай,
что
будешь
помнить
обо мне.
© Индульгенция



Это так хрупко, так райски непостижимо -
раннее утро, окно, цветущая жимолость...
Носом уткнуться в шею твою, где жилка
бьётся под тёплой кожей,
так сладко, что
хочется тронуть
кончиком языка...
Держит лишь то,
что ты ангельски спишь
пока.
© Индульгенция


"Единственно чем славен - Вас люблю.
Надеюсь, не смoгу сказать: Любил когда-то..."
Александр Ковалевский
Забывчива. Красива иногда.
Ношу "на выход" золото молчаний.
На гуще и не пробую гадать,
тих голос, ну а сердца стук отчаян.
Единственно, чем славна я - л ю б л ю.
Хотя, бесславна тем же.
Злюсь вполсилы.
Кормлю синиц, но верю журавлю.
Надеюсь, не смогу сказать - л ю б и л а...
© Свет Мой



Как ребёнок на украшенную ёлку или кот – на разливанную сметану,
так он смотрит на меня – смешно и долго. И однажды говорит: «Я не отстану».
И сейчас же, как из порванной подушки, начинает падать снег и сразу тает.
Заявления такие – не игрушки. Он упрямый. Он и вправду не отстанет.
Я не ёлка, я не дерево. Живая! Я не ёлка, не сметана и не кошка.
Он погонится со мною за трамваем, не отстанет и запрыгнет на подножку,
потому что это то, что мы умеем – прыгуны в свои последние вагоны,
укротители заброшенных скамеек, закалённые в любое время года.
Что ж так холодно? Он движется сквозь ветер, караванные отыскивает тропы
и приносит хризантемы на рассвете – говорит, они такие же растрёпы.
Мы и в Зябликове вместе не замёрзнем, мы расплавимся от жара в Тёплом Стане…
Он способен быть пугающе серьёзным. Он пристанет и, конечно, не отстанет –
и от этого мурашечно и нежно, и являются невиданные силы.
Хорошо, что я не стала бабой снежной, что ничто меня в неё не превратило.
Он бронирует билет в моём вагоне. Мы уедем на забытый полустанок.
Я попробую согреть его ладони и скажу ему: «Я тоже. Не отстану».
© Ника Невыразимова


Он по-прежнему ходит её читать,
Как росу откровения пить с листа,
Застаревшие раны латать-лечить,
К заржавевшим замкам подбирать ключи,
Да искать потаённое между строк.
Он старается, бедный, но всё не впрок,
Ничего откровение не даёт,
Вроде вот она, рядом - и нет её.
Ну и ладно, не стоит сходить с ума -
Там, за окнами осень, потом зима,
А надежды, которые не сбылись,
Не ценней, чем опавший кленовый лист.
Добираться до тайных сердечных струн
Пусть другие пытаются - те, кто юн,
Ну, а он постарается, не спеша,
Повзрослеть, дорасти до её стишат.
Этой мыслью как косточкой пёс дразним,
Он живёт и другая по жизни с ним -
Неродна, но верна и, увы, близка
Боевая подруга его, тоска.
Всё равно в этой осени он изгой,
Всё равно её мир – он совсем другой,
Независимый, солнечный и живой,
Мир, где так много света, но нет его.
© Игорь Приклонский