Не читаю стихи, а смакую их тонкий коктейль. ©Таис Весенняя
А напиши мне что-нибудь.
А.
— А меня, значит, ты любила?
— Нет.
— Почти любила?
— Нет. Почти не ненавидела… С тобой мне было лучше, чем с другими…
Ю.Поляков, «Небо падших»
_________________________
Она из породы тех самых самок, которых так хочется приручить, спасти от дракона, построить замок и с глупой улыбкой отдать ключи. Такую легко узнаешь по коде, больные иллюзии потроша. А это впоследствии с рук не сходит. [Ей — запросто сходит — с карандаша.]
Ее специальность — набеги в душу. Да что там Мамай и его орда, когда эта тварь, выходя из душа, обнимет за плечи.
— Устала?
— Да… -
и так сиротливо щекою — к шее, что принципы, треснув, ползут по швам. Опять ощущаешь себя мишенью, в которую лупят ее слова. Бесценен бессмертием каждый выстрел. Бесценен безумием каждый такт. Она — как стригущий лишай, что выстриг в оплавленном цоколе живота какую-то странную нежность/нежить. Сумятицу вносит, выносит мозг. По ней полнолуние вены режет, стекая бессонницей на трюмо. Все слишком надрывно и нерезонно, когда до рассвета есть два часа, и губы по линии горизонта проходят, как алые паруса.
Посмотрит в глаза, потянувшись, скажет:
— Ну, ладно, целуй меня, мне пора… -
Уставший расхлебывать эту кашу [фунт лиха/пуд соли/без топора — ее олигархов и генеральных, поэтов от Бога и от бабла, наверно, по-своему гениальных], гадая, кому бы она дала, опять процитируешь «Небо падших» — довольно бессмысленный ход, раз ты и сам понимаешь, что Катьке с Пашей до вас, дилетантов, еще расти… и все же цитируешь постоянно. А после добавишь:
— Ad astra, мисс. Лети, ты же вольная птица, Яна. Но слишком сквозь тернии не ломись. -
Проводишь. Вернешься. Один. Оправдан надеждой, разодранной на клочки. Очки не от солнца — очки от Prada — прекрасные розовые очки. А может, их снять… и начать сначала, не пряча за стеклами пол-лица?..
Она тебе просто пообещала про это когда-нибудь написать.
© Sterva
«Все слишком надрывно и нерезонно…»
«Резюме»,(с)Sterva
1.
Протянешь ей палец- откусит руку. Играя. Без умысла. Не со зла. Легко и небрежно сметает скуку (какая еще бы вот так смогла?..). Чудная, хоть это не сразу видно, и ростом — не выше его плеча. И кто там считал ее безобидной — малышку с замашками палача?
Она не хранит ни имен, ни отчеств, — к чему эти сложности ангелку? — глядит, как стекает полынь пророчеств на еле рифмованную строку. Испей-ка напиток ее особый, по вкусу — как хина, по виду — мед. И жаркое золото высшей пробы ей под ноги солнце все льет и льет, и облако, пахнущее ванилью, подстрочники сыплет в ее тетрадь.
А ночью она раскрывает крылья, чтоб звезды упавшие собирать. Спроси — для чего они? — не ответит: мол, женщина, значит, уже права… и, мысли выбрасывая на ветер, все время просеивает слова.
Любому, кто пламя в строке приметил, она предлагает свои миры, но — слышишь? — шуршит под ногами пепел всех тех, кто всходил на ее костры. Приникнет и шепчет у изголовья, мол, ты восхитителен, супермен… а после — рисует картины кровью твоих, по согласию вскрытых вен. Она предлагает тебе без визы круизы в безумие-с-головой. На грани, по лезвию, дерзкий вызов, и тоже, представь себе — только твой.
Она научилась входить без стука, под запах дурманящих диких трав.
И тот, кто ее называет сукой — он прав, между прочим.
Чертовски прав.
2.
Она растворяется в шуме ветра, который уносит ее шаги, вот вроде бы рядом совсем — полметра, и все же — дотронуться не моги. Куда, почему? Поведет плечами — терпи уж, так вышло, и все теперь. И звякнет оставленными ключами прикрытая ею входная дверь. И солнце покажется вдруг палящим, и даже обыденность бросит в дрожь. Ты с ней был единственно настоящим. А все остальное — не бред, так ложь… И что ей не так, сумасшедшей, дуре, ну как это — в клочья, в осколки, в хлам?!.
Ты мир бы скроил по ее фигуре, а ей — все без разницы, пополам!
А, черт с ней, как хочет, никто не помер, травиться и вешаться — не с руки!
И он наберет по привычке номер…
…и сбросит, не вслушиваясь в гудки.
3.
Она потихонечку цедит кофе. Изящно и медленно. По глотку. И ждет, что на донце проступит профиль того, кто…
И чувствует, как текут (наверное, выглядит жутко) слезы… с косметикой — сущая канитель!
…А он по утрам присылал ей розы… и завтрак еще подавал в постель. Не часто, конечно, ну, так… по средам… (вздохнет, улыбаясь сама себе…)
Все. Поздно. И нечего ждать победы, она бесполезна уже в борьбе за право остаться свободной снова — во имя наигранной жалкой лжи… Она создавала миры из Слова, но что те миры без него, скажи?.. Ответишь? Навряд ли. Чего же ради?
Услышать бы голос… хоть пару фраз…
…Она набирает его, не глядя, запутавшись в цифрах, на пятый раз, и чувствует — слишком сдавила шею слепая туманная кисея прозрачного шарфика…
Ну, скорее…
«Привет!.. Я соскучился…»
«Да. И я…»
© Алина Марк
А.
— А меня, значит, ты любила?
— Нет.
— Почти любила?
— Нет. Почти не ненавидела… С тобой мне было лучше, чем с другими…
Ю.Поляков, «Небо падших»
_________________________
Она из породы тех самых самок, которых так хочется приручить, спасти от дракона, построить замок и с глупой улыбкой отдать ключи. Такую легко узнаешь по коде, больные иллюзии потроша. А это впоследствии с рук не сходит. [Ей — запросто сходит — с карандаша.]
Ее специальность — набеги в душу. Да что там Мамай и его орда, когда эта тварь, выходя из душа, обнимет за плечи.
— Устала?
— Да… -
и так сиротливо щекою — к шее, что принципы, треснув, ползут по швам. Опять ощущаешь себя мишенью, в которую лупят ее слова. Бесценен бессмертием каждый выстрел. Бесценен безумием каждый такт. Она — как стригущий лишай, что выстриг в оплавленном цоколе живота какую-то странную нежность/нежить. Сумятицу вносит, выносит мозг. По ней полнолуние вены режет, стекая бессонницей на трюмо. Все слишком надрывно и нерезонно, когда до рассвета есть два часа, и губы по линии горизонта проходят, как алые паруса.
Посмотрит в глаза, потянувшись, скажет:
— Ну, ладно, целуй меня, мне пора… -
Уставший расхлебывать эту кашу [фунт лиха/пуд соли/без топора — ее олигархов и генеральных, поэтов от Бога и от бабла, наверно, по-своему гениальных], гадая, кому бы она дала, опять процитируешь «Небо падших» — довольно бессмысленный ход, раз ты и сам понимаешь, что Катьке с Пашей до вас, дилетантов, еще расти… и все же цитируешь постоянно. А после добавишь:
— Ad astra, мисс. Лети, ты же вольная птица, Яна. Но слишком сквозь тернии не ломись. -
Проводишь. Вернешься. Один. Оправдан надеждой, разодранной на клочки. Очки не от солнца — очки от Prada — прекрасные розовые очки. А может, их снять… и начать сначала, не пряча за стеклами пол-лица?..
Она тебе просто пообещала про это когда-нибудь написать.
© Sterva
«Все слишком надрывно и нерезонно…»
«Резюме»,(с)Sterva
1.
Протянешь ей палец- откусит руку. Играя. Без умысла. Не со зла. Легко и небрежно сметает скуку (какая еще бы вот так смогла?..). Чудная, хоть это не сразу видно, и ростом — не выше его плеча. И кто там считал ее безобидной — малышку с замашками палача?
Она не хранит ни имен, ни отчеств, — к чему эти сложности ангелку? — глядит, как стекает полынь пророчеств на еле рифмованную строку. Испей-ка напиток ее особый, по вкусу — как хина, по виду — мед. И жаркое золото высшей пробы ей под ноги солнце все льет и льет, и облако, пахнущее ванилью, подстрочники сыплет в ее тетрадь.
А ночью она раскрывает крылья, чтоб звезды упавшие собирать. Спроси — для чего они? — не ответит: мол, женщина, значит, уже права… и, мысли выбрасывая на ветер, все время просеивает слова.
Любому, кто пламя в строке приметил, она предлагает свои миры, но — слышишь? — шуршит под ногами пепел всех тех, кто всходил на ее костры. Приникнет и шепчет у изголовья, мол, ты восхитителен, супермен… а после — рисует картины кровью твоих, по согласию вскрытых вен. Она предлагает тебе без визы круизы в безумие-с-головой. На грани, по лезвию, дерзкий вызов, и тоже, представь себе — только твой.
Она научилась входить без стука, под запах дурманящих диких трав.
И тот, кто ее называет сукой — он прав, между прочим.
Чертовски прав.
2.
Она растворяется в шуме ветра, который уносит ее шаги, вот вроде бы рядом совсем — полметра, и все же — дотронуться не моги. Куда, почему? Поведет плечами — терпи уж, так вышло, и все теперь. И звякнет оставленными ключами прикрытая ею входная дверь. И солнце покажется вдруг палящим, и даже обыденность бросит в дрожь. Ты с ней был единственно настоящим. А все остальное — не бред, так ложь… И что ей не так, сумасшедшей, дуре, ну как это — в клочья, в осколки, в хлам?!.
Ты мир бы скроил по ее фигуре, а ей — все без разницы, пополам!
А, черт с ней, как хочет, никто не помер, травиться и вешаться — не с руки!
И он наберет по привычке номер…
…и сбросит, не вслушиваясь в гудки.
3.
Она потихонечку цедит кофе. Изящно и медленно. По глотку. И ждет, что на донце проступит профиль того, кто…
И чувствует, как текут (наверное, выглядит жутко) слезы… с косметикой — сущая канитель!
…А он по утрам присылал ей розы… и завтрак еще подавал в постель. Не часто, конечно, ну, так… по средам… (вздохнет, улыбаясь сама себе…)
Все. Поздно. И нечего ждать победы, она бесполезна уже в борьбе за право остаться свободной снова — во имя наигранной жалкой лжи… Она создавала миры из Слова, но что те миры без него, скажи?.. Ответишь? Навряд ли. Чего же ради?
Услышать бы голос… хоть пару фраз…
…Она набирает его, не глядя, запутавшись в цифрах, на пятый раз, и чувствует — слишком сдавила шею слепая туманная кисея прозрачного шарфика…
Ну, скорее…
«Привет!.. Я соскучился…»
«Да. И я…»
© Алина Марк